3 сентября. В этот день Михаил Илларионович Кутузов из своего походного лагеря в районе Можайска отправил письмо графу Ростопчину, московскому губернатору. Подробности – в рубрике у Андрея Светенко на радио "Вести ФМ". Вот, кто бы мог подумать, что в Бородинской битве с нашей, русской стороны, должна была принимать участие авиация. Скажете - бред. Ну, самолетов тогда еще, конечно, не было. Но воздушные шары и аэростаты - были. И об этом как раз и пишет Главнокомандующий: "Федор Васильевич, государь император говорил мне об ЕРОСТАТЕ, который тайно готовится близ Москвы. Можно ли будет им воспользоваться, прошу мне сказать, а также разъяснить, как его употребить удобнее. Надеюсь, дать баталию в теперешней позиции, разве только неприятель пойдет меня обходить, тогда должен буду отступить, чтобы ему ход к Москве воспрепятствовать..." Итак, еростат - аэростат. Речь идет об управляемой гондоле-аэростате, конструкции инженера Леппиха. А просвещенный патриот граф Ростопчин, оказывается, не только публиковал в те дни ура-националистические афишки, но и готовил к бою совершенно новое секретное оружие. Аэростат строился в обстановке большой тайны под личным наблюдением Ростопчина. Его предполагалось поднять в небо над полем битвы. Во-первых, для оперативного наблюдения за перемещениями войск неприятеля, и, во-вторых, для сбрасывания гранат и прочих метательных орудий. Удивительно, не правда ли. Почему же об этом замысле так мало известно? Потому, что он - не осуществился. Ко дню Бородинской битвы аппарат построить не успели. А после сражения и последовавшей сдачи Москвы стройку и мастеров эвакуировали в Ораниенбаум, под Петербург. Понемногу работы застопорились. И в следующем, 1813 году, государь повелел строительство аэростата прекратить. В Москве, между тем, 2 сентября ходили слухи другого рода. Москвичи почему-то ждали приезда в первопрестольную императора Александра Первого. На сей счет Ростопчин опубликовал специальную афишку, в которой объяснял, что это недоразумение. И вызвано оно появлением в Москве некоего свитского генерала, придворного. Который, проезжая по улицам, почему-то спрашивал горожан, не видели ли они кортеж государя. Странно. Но во всяком случае такие странности хорошо иллюстрируют атмосферу в Москве. В ней тревога перемежается с надеждой, что французы до города не дойдут. И, безусловно, символом этой надежды является государь. А если он в Москве, то все будет в порядке.